Том 1. Р.В.С. Школа. Четвертый блиндаж - Страница 40

Наши большевики не выступали на церковных диспутах и на митингах среди краснорядцев – они собирали толпы у бараков, за городом и в измученных войной деревнях.

Помню, однажды в Каменке был митинг.

– Пойдем обязательно! Схватка будет. От эсеров сам Кругликов выступит. А знаешь, как он поет, – заслушаешься, – сказал мне Галка. – В Ивановском после его речи нам, не разобравшись, сначала чуть было по шее мужики не наклали.

– Пойдемте, – обрадовался я. – Вы чего, Семен Иванович, никогда с собой свой револьвер не берете? Всегда он у вас где попало: то в табак засунете, а вчера я его у вас в хлебнице видел. У меня мой так всегда со мной. Я даже, когда спать ложусь, под подушку его кладу.

Галка засмеялся, и борода его, засыпанная махоркой, заколыхалась.

– Мальчуган! – сказал он. – Ежели теперь в случае неудачи мне просто шею набьют, то попробуй вынуть револьвер, тогда, пожалуй, и костей не соберешь! Придет время, и мы возьмемся за револьверы, а пока наше лучшее оружие – слово. Баскаков сегодня от наших выступать будет.

– Что вы! – удивился я. – Баскаков вовсе плохо говорит. Он и фразы-то с трудом подбирает. У него от слова до слова пообедать можно.

– Это он здесь, а ты послушай, как он на митингах разговаривает.

Дорога в Каменку пролегала через старый, подгнивший мост, мимо покрытых еще не скошенной травой заливных лугов и мимо мелких протоков, заросших высоким густым камышом. Тянулись из города крестьянские подводы. Шли с базара босоногие бабы с пустыми кринками из-под молока. Мы не торопились, но, когда нас обогнала пролетка, до отказа набитая эсерами, мы прибавили шагу.

По широким улицам со всех концов двигались к площади кучки мужиков из соседних селений. Митинг еще не начинался, но гомон и шум слышны были издалека.

В толпе я увидел Федьку. Он шнырял взад-вперед и совал проходившим какие-то листовки. Заметив меня, он подбежал:

– Эгей! И ты пришел… Ух, сегодня и весело будет! На вот, возьми пачку и помогай раздавать.

Он сунул мне десяток листовок. Я развернул одну – листовки были эсеровские, за войну до победы и против дезертирства. Я протянул пачку обратно:

– Нет, Федька, я не буду раздавать такие листовки. Раздавай сам, когда хочешь.

Федька плюнул:

– Дурак ты… Ты что, тоже с ними? – И он мотнул головой в сторону проходивших Галки и Баскакова. – Тоже хорош… Нечего сказать. А я-то еще на тебя надеялся!

И, презрительно пожав плечами, Федька исчез в толпе

«Он на меня надеялся, – усмехнулся я. – Что у меня своей головы, что ли, нет?»

– До победы… – услышал я рядом с собой негромкий голос.

Обернувшись, я увидел рябого мужичка без шапки. Он был босиком, в одной руке держал листовку, в другой – разорванную уздечку. Должно быть, он был занят починкой и вышел из избы послушать, о чем будет говорить народ.

– До победы… ишь ты! – как бы с удивлением повторил он и обвел толпу недоумевающим взглядом.

Покачал головой, сел на завалинку и, тыкая пальцем в листовку, прокричал на ухо сидевшему рядом глухому старику:

– Опять до победы… С четырнадцатого года – и все до победы. Как же это выходит, дедушка Прохор?

Выкатили на середину площади телегу. Влез неизвестно кем выбранный председатель – маленький, вертлявый человечек – и прокричал:

– Граждане! Объявляю митинг открытым. Слово для доклада о Временном правительстве, о войне и текущих моментах предоставляется социалисту-революционеру товарищу Кругликову.

Председатель соскочил с телеги. С минуту на «трибуне» никого не было. Вдруг разом вскочил, стал во весь рост и поднял руку Кругликов. Гул умолк.

– Граждане великой свободной России! От имени партии социалистов-революционеров передаю вам пламенный привет.

Кругликов заговорил. Я слушал его, стараясь не проронить ни слова.

Он говорил о тех тяжелых условиях, в которых приходится работать Временному правительству. Германцы напирают, фронт трещит, темные силы – немецкие шпионы и большевики – ведут агитацию в пользу Вильгельма.

– Был царь Николай, будет Вильгельм. Хотите ли вы опять царя? – спрашивал он.

– Нет, хватит! – сотнями голосов откликнулась толпа.

– Мы устали от войны, – продолжал Кругликов. – Разве нам не надоела война? Разве же не пора ее окончить?

– Пора! – еще единодушней отозвалась толпа.

– Что он говорит по чужой программе? – возмущенно зашептал я Галке. – Разве они тоже за конец войны?

Галка ткнул меня легонько в бок: «Помалкивай и слушай».

– Пора! Ну, так вот видите, – продолжал эсер, – вы все, как один, говорите это. А большевики не позволяют измученной стране скорее, с победой, окончить войну. Они разлагают армию, и армия становится небоеспособной. Если бы у нас была боеспособная армия, мы бы одним решительным ударом победили врага и заключили мир. А теперь мы не можем заключить мира. Кто виноват в этом? Кто виноват в том, что ваши сыновья, братья, мужья и отцы гниют в окопах, вместо того чтобы вернуться к мирному труду? Кто отдаляет победу и удлиняет войну? Мы, социалисты-революционеры, во всеуслышание заявляем: да здравствует последний, решительный удар по врагу, да здравствует победа революционной армии над полчищами немца, и после этого – долой войну и да здравствует мир!

Толпа тяжело дышала клубами махорки; то здесь, то там слышались отдельные одобрительные возгласы.

Кругликов заговорил об Учредительном собрании, которое должно быть хозяином земли, о вреде самочинных захватов помещичьих земель, о необходимости соблюдать порядок и исполнять приказы Временного правительства. Тонкой искусной паутиной он оплетал головы слушателей. Сначала он брал сторону крестьянства, напоминал ему о его нуждах. Когда толпа начинала сочувственно выкрикивать: «Правильно!», «Верно говоришь!», «Хуже уж некуда!», Кругликов начинал незаметно поворачивать. Внезапно оказывалось, что толпа, которая только что соглашалась с ним в том, что без земли крестьянину нет никакой свободы, приходила к выводу, что в свободной стране нельзя захватом отбирать у помещиков землю.